В плане социальном Артек являет собой самый большой в мире Международный детский центр общей площадью в полтора Монако. Он состоит из десяти лагерей плюс скаутский маленький лагерь “Феникс” в изголовье медведя.

В плане метафизическом Артек являет собой рай.

Владимир Вагнер, о котором ниже, однажды сказал: “Во всякой революции первыми получают по морде либералы”.

Владимир Молчанов, недавно посетивший зимний Крым и попутно снявший авторскую программу, назвал Артек “кладбищем детства”. Он угодил как раз в пересменок. Пустой лагерь, над которым возвышался железный Ленин, производил впечатление гнетущее. Этого Ленина в Артеке называют “Кинг-Конг — главным образом за размеры и позу. Рядом с Лениным возвышается загадочная конструкция, прозванная в Артеке “вилкой с куском мяса”.

В сознании современного обывателя знаки поменялись кардинально. Артек представляется ему цитаделью коммунистической педагогики, купелью молодой номенклатуры, гигантским кострищем, где раз в год, по случаю приезда очередного вождя, разводился жертвенный костер великой дружбы. У костра стояли Павлики Морозовы и рапортовали. Вымуштрованные девочки во всем накрахмаленном подвергались смачному поцелую. В последние годы Брежнев стабильно садился мимо кресла. Обывателю рисуются вожатский произвол, хоровое пение, перманентный пионерский салют и секретарские сынки. Тогда идеологами пионерского движения владела философия общего дела, которая не снилась Федорову. Была популярна военизированная терминология: “марш”, “рапорт”, “отряд”, “смотр, “равнение”. Знамя было вносимо и... невыносимо.

...Начать с того, что для секретарских сынков Артек, что называется, кипарисами не вышел. Секретарские сынки по пионерлагерям не ездили. Артек был бесплатным лагерем, куда в порядке поощрения направлялась детская элита того времени,— это да. Впрочем, не только элита, но и дети-сироты, инвалиды Чернобыля и передовые труженики — юные помощники типа “плакат с Мамлакат”.

Это были хорошие дети.

Здесь следует несколько скорректировать понятие детской элиты. Неприязненное слово “элита” в сознании того же обывателя поныне ассоциируется с номенклатурой. Между тем, Артек принадлежал тем детям, которые его заслуживали. Это были молодые гении — Надя Рушева писала друзьям, что жизнь ее делится на две части: до Артека и после. Это были активисты, сочинители, изобретатели, авиамоделисты, неформальные лидеры и, словом, те, из кого сегодня получаются бизнесмены. Тогда энергия нестандартного ребенка канализировалась иначе, вот и все.

В большинстве своем это были дети бедные, которым без Артека не видать бы моря, как собственных оттопыренных ушей. На месяц они попадали в рай.

Артек создавался Богом в минуту вдохновения. Там есть все.

Там есть скалы для лазания и секвойи, на которые взбираешься по толстым скользким веткам, как по ступнькам. Там есть лавр и самшит, кипарис и глициния, опасный Пушкинский грот и полузапретная Шаляпинская скала, ограждение которой рассчитано так, чтобы самый неуклюжий и толстый ребенок легко мог через него перелезть. Там есть пляжи без лягушатников, потому, что через три шага уже глубоко. Там сроду никто не утонул. Там есть море, день и ночь на чем-то настаивающее. Шум его слышен за километр.

Артек стоит на горе, круто спускающейся к морю от шоссе Симферополь — Ялта. Это остров внутри полуострова, тот самый аксеновский Остров Крым, который сбылся только на этих полудиких склонах, ухоженных ровно настолько, чтобы не путаться в лианах. Международные смены приучили всех улыбаться друг другу. В полном соответствии с непостижимыми советскими правилами Артеку — образцовому пионерлагерю — дозволялся неслыханный либерализм.

Вожатому предоставлялись особые полномочия. Он мог укладывать детей на так называемый «абсолют» — двухчасовой дневной сон, а мог водить купаться. Ночью мог тупо пересчитывать головы, а мог отправляться с отрядом в Гурзуф — смотреть ночные съемки. Под кипарисами, в беседках, где сквозь плющ просвечивает Большая Медведица, слышались авторские песни и неумелые поцелуи.

Сегодня любое упоминание о пионерской романтике вызывает горькую усмешку у большинства молодых людей, отравленных разочарованием. Особенно у тех, кто на видел Артека во дни юности своей. Между тем для искусства и, главное, для жизни иллюзии гораздо плодотворнее скепсиса; наивность предпочтительнее всезнания. Море, горы, звезды, кипарисы, гитары и даже горны с барабанами гораздо более полезны для ребенка, нежели хороший сексуальный опыт и навыки мытья машин с восьми лет.

Боже мой, Боже мой, что сделали мы с нашими детьми! Генсеки не все врали.

Все лучшее — детям!» — прекрасный лозунг. «Дети — наше будущее», — сказал Брежнев в Артеке. Он был неоспоримо прав.

Горе тому, чье детство (как мое) пришлось не просто на застой, но на период активного разложения. Имеются в виду ранние восьмидесятые.

Рыба начинает гнить не с головы, Рыба гниет с икры.

«Чучело» Ролана Быкова отнюдь не случайно с такой силой ударило по больному месту — не так удар был силен, как место было больное. Стадность, «толпозность» (словечко поэта И. Киуру), травля в самых гнусных вариантах — все это пышным цветом цвело едва ли не в каждом классе, где обязательно был свой пахан. Не случайно это поколение (те, кому сейчас лет 25 — 27) почти не дало ярких личностей ни в культуре, ни в науке. Не случайно страх перед людьми, перед травлей, перед толпой так глубоко в нас укоренен. Все разговоры о том, что без перестройки телега могла катить по-прежнему, не стоят ни гроша: телега докатилась бы до обрыва уже к следующему поколению.

Сейчас, когда я хожу по Артеку и смотрю на новое поколение, которое в ночном баре выбирает пепси, лижет мороженое, целуется у моря, я вспоминаю Мартынова: «Какие хорошие выросли дети! У них удивительно ясные лица!»

Да! Несмотря на все, что эпоха с ними сделала, на захиревшие лагеря, на замотанных родителей, они выросли классные. Они выросли свободные.

В Артеке существует замечательный тест на свинство — Аю-Даг. Прежние дети зачастую хохотали над отстаюими. Между прочим, на Аю-Даг лезть трудно, он крутой и каменистый, рюкзаки сводят с ума. Сегодняшние дети подхватывают отстающих, берут у них рюкзаки и дожидаются тех, кто, подобно мне, ползет к вершине на четвреньках.

Прежнее детское сообщество почти наверняка организовывалось в мини-казарму, где немедленно выделялись ниши: шута, чмыря, пахана, шестерки, надсмотрщика и т. д. Так было в большинстве лагерей — в Артеке почти не случалось, ибо процесс смягчался. Как известно, людей озлобляют дурные условия жизни, холодные сортиры и отсутствие воды. Артек был образцом. Все лучшее было ему. Деньги эти шли в дело, и получался рай, а в раю паханы без надобности.

Нынешнее детское сообщество самоорганизуется иначе. Никто не скучает, Никого не надо «занимать», «озадачивать» и вовлекать. Будучи предоставлены сами себе, такие дети не дерутся. Тем более что в Артеке они без особого напряжения для вожатых могут быть заняты каждую минуту. В Артеке несколько десятков кружков. По утрам отряды расходятся. Часть народа идет в телецентр, берет камеру и уходит снимать сюжет из артековской жизни. Другая часть идет в обсерваторию и открывает новые метеориты, которым присваивает имена возлюбленных. Третьи отправляются в кружок, извините за выражение, мягкой игрушки,

Эти новые свободные дети — главное и пока единственное достижение перестройки и последующих реформ. Если у нас такое будущее, все было не совсем напрасно.

Впрочем, не так давно двое лбов стали все-таки приставать к одному мальчишке из отряда — довольно тихому и потому выбранному в козлы отпущения. Он молчал, но когда приехал домой, отец в ванной увидел у него шрамы. Отец написал в Артек. Вожатые, а также начальник того лагеря, где все это происходило, были уволены в течение одного дня.

Больше такого не было.

По Артеку ходит Володя Вагнер— живая его легенда.

Он приехал сюда двенадцать лет назад, потому что понял, что ему хочется жить здесь и больше нигде. Он стал вожатым, потом методистом, сейчас работает в пресс-центре.

Вагнер похож на графа Фоско из «Женщины в белом» — только на доброго Фоско. Огромный, толстый, сильный, неотразимо обаятельный, громогласный. Дети висят на нем гроздьями. Он знает все.

Его отряды, как и многие еще,— Телемская обитель: «Делай всяк, что захочет». Принуждение сводится к нулю. Еще лет пять назад Вагнер заговорил, о смене педагогической парадигмы о полной переориентации всей педагогики и о коренной смене ее установок. Совковая педагогика утверждает: дети должны быть под постоянным присмотром, в противном случае они могут утонуть, подраться, трахнуться со скалы или друг с другом.

Вагнер вслед за Блонским, Корчаком и другими уверяет: ребенок должен быть свободен, и относиться к нему следует хорошо, исходя из презумпции невиновности.

Вагнер утверждает: если умный вожатый перестанет общаться с нашкодившим ребенком, ребенок через два часа сам все поймет.

Совковая педагогика полагает, что дети глупы, злы, по-детски жестоки и неблагодарны.

Вагнер знает, что эпоха совковых детей прошла.

Кстати, дети-активисты (председатели советов дружин и пр.) были наименее совками и наиболее творцами. Они были активны, веселы и энергичны. Поэтому им в Артеке было лучше всего, и проблема послеартековской адаптации в нормальном мире для многих стояла в десять раз острее, чем проблема адаптации в Артеке. Привыкнуть к раю — дело нехитрое.

К Вагнеру каждое лето наезжают его выпускники. Человек двадцать. Вагнер селит их у себя в общежитии, а сам спит на балконе.

В вожатые вообще идут не вполне нормальные люди — хотя бы потому, что выдерживать такую жизнь способен далеко не каждый. Вожатый живет в общежитии, хоть и недурном по местным меркам. Живут по двое или по трое в комнате. В полседьмого утра вожатый встает и плетется поднимать детей. Он должен ворваться к ним бодрый и жизнерадостно заорать: «Подъем, дети! Глядите, солнце, какое! Айда питаться!»

Поскольку поверки и линейки, салюты и публичные отдания чести канули в прошлое, вожатый ведет гогочущую гурьбу в ближайшую столовую и организует самообслуживание. После еды он забирает тех, кто не идет в кружок, и, если день не пляжный и не школьный, занимается с народом по собственной программе.

Вечером, после кино, или телевизора, или ночных посиделок у моря с гитарой, вожатый плетется спать и спит шесть часов в сутки.

Если это плохой вожатый, он может работать через день, в паре со сменщиком. Но хороший вожатый знает: через день он придет уже к другим детям. Все меняется быстро и неуловимо, поэтому практически всю смену он ведет жизнь ребенка.

То есть? То есть в вожатые чаще всего идут люди, которые не просто любят детей, но почти болезненно нуждаются в любви. Они инфантильны. Взрослый мир сулит им перманентный дискомфорт. Зато с детьми они счастливы и раскованны. У них есть иллюзия творчества, причем творчества самого почетного — они делают из детей граждан Телемской обители, Именно поэтому большинство детей ревмя ревут на родине в первые постартековские дни.

Я никогда не верил в энергетику местности, но в Артеке в нее верить приходится — сюда тянет неодолимо, здесь открывается третий глаз, здесь зацветает палка, воткнутая в землю. Здесь собственный микромир, свой уровень общения, Группа, которую я возил в Артек, на вопрос, что больше всего понравилось, единогласно ответила:

Природа, свобода и люди!

У вожатых в Артеке рождаются самые красивые дети. Здесь разворачиваются самые пылкие влюбленности. Курортный роман в раю — вы себе не представляете, что это такое!

В двадцатые годы, когда Артек был только-только создан заместителем Семашко 3. Соловьевым, дети в письмах домой восторженно писали о том, чем кормят.

Все идет по кругу. Сегодняшние дети пишут о том же. В Артеке, в самом деле, кормят очень хорошо. Дети узнают, что такое жареная курица. Впрочем, некоторые молодые люди лет по тринадцать привозят с собой тысяч по тридцать и тратят их в ночных безалкогольных барах без сожаления.

Как умудряется Артек в наших условиях выжить — загадка. Его несколько раз успела заочно похоронить республиканская и центральная пресса. Цитадель коммунизма развалилась, ура! Были идеи устроить тут гигантский Диснейленд. Был замысел разбить курорт для нуворишей. Была идея вообще продать, чтоб глаза не мозолил.

Тем не менее, Артек жив, процветает, и дети валят туда валом, даром что цена за путевки на смену доходит до семидесяти тысяч рублей. Платят, как правило, не родители — на это есть государственные организации. Приехать сюда может каждый, плати и живи. Это помимо слетов и Олимпиад той же элиты: юных журналистов, бизнесменов и т. д.

Артековский вожатый получает десять — двадцать тысяч купонов, в зависимости от квалификации. На эти деньги жить нельзя. Тем не менее, каждый вечер в вожатских общежитиях поются песни и готовятся общие ужины. Идут полузабытые, блаженные разговоры о многом, кроме колбасы.

Другие установки.

В штате Артека, кстати, работают всего тысяча двести человек. На полтора Монако — цифра анекдотическая. Сады и парки вообще поддерживаются в стриженом состоянии двадцатью садовниками. Поэтому Артек не слишком тратится на зарплату: штаты сокращены дальше некуда.

Естественный вопрос: кому он теперь принадлежит? Канул в Лету Центральный совет пионерской организации, нет более комсомола, привет Советскому Союзу. Артеком владеет Совет Министров Крыма.

Шестьдесят процентов путевок покупает Украина. Случаются инциденты: дети делают вожатым замечания насчет языка. После смены никто таких замечаний уже не делает. Артек— едва пи не последний остров интернационализма в бывшем Союзе, Тут космополитизм возведен в добродетель. Какай, скажите, национализм в раю? Мы — граждане мира. Мы — граждане рая, Какой язык в раю? Русский.

Тем не менее развал Союза по Артеку ударил больнее всего: изменился статус, стало трудно с деньгами и с топливом.

Гонцы поехали в Башкортостан и заключили несколько прямых договоров: мазут и бензин в обмен на путевки.

Выжили.

Недавний шторм (старожилы такого не помнят) в щепу разнес яхты на причале, корабль для съемок и половину корпусов Морского. Из Артека ушли дельфины (каждый стоил по десять тысяч долларов). Ущерб определяется приблизительно в сорок миллионов рублей.

В Морском идут восстановительные работы, дети помогают чистить пляжи и реставрировать бар. К началу лета все будет по-прежнему.

Чего ради? Чего ради все эти нечеловеческие усилия — почти без всякой помощи и поддержки, откуда бы то ни было? Во имя чего полторы тысячи человек всеми правдами-неправдами спасают пионерский лагерь, знаменитый на весь мир и дружно преданный теми, кто так недавно приводил его в пример иностранцам? (Иностранцы, кстати, обожают Артек. Каждое лето сюда наезжают немцы, французы, американцы. И Артек свято чтит память Саманты Смит, именем которой названа аллея олив.)

Ради каких сверхприбылей, какой славы, какого престижа лезет из кожи вон весь Артек, чтобы остаться, закрепиться, не превратиться в Парк культуры имени отдыха, в злачное место, в сад камней?

Ради будущего.

Потому что будущее делается здесь, и я в этом глубоко убежден.

Каждый ребенок имеет право на месяц в раю, где у него будут все возможности для свободного развития, не являющегося условием свободного развития всех. Каждый ребенок имеет право на любовь, свободу и сладкое безделье. Мы об этом забыли.

Артек отнюдь не ориентирует своих обитателей на халяву. Он дает им первое представление о профессии и первую возможность заработать. Но он напоминает, что среди разорения, страдания, грызни и резни есть оазис нормального отношения к человеку.

Сегодня до Артека нет дела никому. Политики делят власть. Педагоги зарабатывают репетиторством. Вожатых не готовит никто и нигде. Дети растут самостоятельно. Летом им некуда деваться. Все от них требуют по максимуму, помогая при этом по минимуму.

Артек существует для того, чтобы у них была возможность посидеть у костра, заплыть за буйки и поесть черешни, растущей здесь повсюду и бесплатно. Крым уникален. Его обожали Волошин, Грин, Мандельштам, Цветаева, Аксенов и Бродский. В серую туманную Ялту по весне течет непрерывающийся поток паломников.

Идеализма никто не отменял.

Если на месте бывшего Союза не останется пионерлагерей — это еще не беда. Но если исчезнет Артек — последний оплот лучшего, что было в этой стране,— я в ней жить не смогу. Хотя бы потому, что мне нужно единственное и верное подтверждение: в той, прежней жизни не все было плохо. И было нечто, ради чего стоило жить.

Все это осталось в Артеке. Больше нигде.

Дмитрий Быков «Огонёк»,1993, №16 (4291), 10-17. IV

Книга почЕтных гостей "Артека"

Компания «Артек Тур» – коллекция лучших детских лагерей, сочетающих в себе: современную программу, сложившиеся традиции детского отдыха и профессиональный состав вожатых, педагогов, инструкторов и аниматоров. Выбирая лагерь у нас, вы дарите ребенку настоящую сказку, которая останется в памяти на всю жизнь!